"БРАТСТВО"

Христианский пост и зрелища.

Христианская свобода весьма широка; над христианством не тяготеет ветхозаветной опеки внешнего закона, определявшего чуть не каждый шаг жизни: «Всякий поступай по удостоверению ума своего» (Рим.14:5), говорит апостол Павел относительно обыденных, житейских занятий. Неподкупная совесть христианина сама должна определить очередь труда и покоя, занятий серьезных и легких, избирать и дозволять себе те или другие развлечения и удовольствия.

Эта христианская свобода, даже при строгом контроле нравственного чувства во времена апостольские, подавала повод к различному отношению к вещам. «Иной отличает день от дня,—свидетельствует тот же апостол, - а другой судит о всяком дне равно» (Рим.14:5). В наше время это отношение к внешней житейской обстановке еще более разнообразно. Одни готовы совсем скрыться от мира в пещеры, другие требуют, чтобы Церковь освятила своим именем всю мирскую суету.

Есть весьма своеобразная секта "пещерных людей", которые ввиду того, что человек вышел из земли и в землю возвращается, что в пещере родился Христос, в пещере же Он и погребен, что в мрачный подземный ад сходил Он для борьбы с диаволом, полагают, что только в пещерах истинные христиане найдут свое искупление. Этим они объясняют и то, что христиане первых веков, совершали богослужение под землею в катакомбах. В противоположность этим "подпольникам", как зовет их народ, стремящимся совсем скрыться под землею многие даже в дни всенародного покаяния, каким по суду и мысли Церкви, является Великий пост, готовы с «глубокого утра до самого вечера насыщать взоры всякого рода нескромными зрелищами».

«Всему свое время,—говорит, Екклесиаст; время всякой веши под небом: время плакать и время смеяться, время сетовать и время плясать» (Еккл.3:4). Всему, конечно, должна быть и своя мера. Святые отцы отрицательно относились ко всякого рода зрелищам, и Трульский Собор 51 правилом совершенно возбраняет устраивать так называемые мимические представления, также зрелища звериной травли и пляски на сцене, и за ослушание этому правилу грозит отлучением. Знаменитый Платон в своем плане идеального государства также не дает места ни трагедии, ни комедии. Само искусство актера, по его мнению, вводит в жизнь человеческую элемент пустоты, недостойной человека и прямо противоположной простоте нравов.

Правда, то был языческий театр, но все же очень многое и в современной театральной обстановке и нравах слишком близко напоминает собою язычество. Характерно в этом отношении суждение Босюэта. Опровергая ту мысль, что отцы Церкви осуждали зрелища своего времени единственно потому, что в них проявлялось язычество, Босюэт совершенно верно замечает, что эта причина не исключает других. «Христианские наставники порицают, в играх и театрах бесполезность, рассеянность, потрясение духа, неприличное христианину желание быть видимым, занятие пустыми предметами». Руссо сильно возмутился, когда Даламбер посоветовал жителям Женевы завести у себя театр. «У отца семейства и гражданина, говорил он, столько самых разнообразных и дорогих обязанностей, что при добросовестном исполнении их совершенно не остается места для скучающей праздности. Человек с истинно доброй совестью вовсе не нуждается в легкомысленных удовольствиях».

Гоголь в "Избранных местах из переписки с друзьями" мечтает о создании такого театра, который сделается кафедрой, откуда можно сказать много добра миру, и даже положительным орудием на службе Богу. Иное дело слезы оттого, что какой-нибудь заезжий певец ращекочет музыкальное ухо человека; и опять иное дело слезы оттого, когда живым представлением высокого подвига человека весь насквозь просвещается зритель и по выходе из театра принимается с новою силою за долг свой, видя подвиг геройский в таком его исполнении. Мы призваны все направлять к добру, - даже и то, что уже испортил человек и обратил во зло. Нет такого орудия в мире, которое не было бы предназначено на службу Богу...

Этот взгляд великого русского писателя в коротких, но выразительных и ясных словах разрешает вопрос об отношении Церкви к драматическому искусству в принципе. Но ведь такого идеального театра, который имеет в виду Гоголь, пока нет. Пока «в театре представляется обыденная, суетная, исполненная страстей, надежд, очарований и разочарований жизнь человеческая». Но допустим, что все споры о нравственном значении театра приведены к желанному концу, что выработан репертуар с пьесами, действительно пробуждающими в зрителях сочувствие к добру и отвращение к пороку, - и здесь мы стоим перед новыми опасностями, которые говорят о том, что и таким театром нужно пользоваться умеренно и с осторожностью.

Частое изображение перед глазами народа порока и злодеяния уменьшает ужас преступления и притупляет отвращение от порока. Все пьесы - и хорошие, и дурные, своим непосредственным результатом имеют развитие пассивности в зрителе, привычку все переживать бездеятельным чувством и быстро успокаиваться. Наконец, как и всякого рода зрелище, театр держит человека в состоянии рассеяния, в созерцании внешних предметов или чужих лиц и действий. Забавляясь ими, мы отвлекаемся от себя и впадаем в приятное самозабвение.

Время Великого поста, по мысли Церкви, дано нам именно для того, чтобы всей силой души пережить отвращение к пороку, откликнуться на это деятельным чувством, а не пассивной меланхолией, сосредоточить всю мысль на себе, осмотреть все свои слабые стороны, обдумать и взвесить каждый шаг. От всего этого театральные зрелища могут только отвлекать. «Господи, - молится христианин в дни Великого поста, - даждь ми зрети моя согрешения и еже не осуждати брата моего». А театры зовут нас зреть единственно только чужие прегрешения. Если не всегда, то в большинстве это именно так и есть.

Если в настоящее время так нередко раздаются голоса, которые стараются представить запрещение Церковью театральных представлений в течение поста, как дело излишнего и ненужного ригоризма, то это потому, что многие в корне отрицают взгляд христианской Церкви на испорченность природы человека. Им кажется, что человеку незачем заниматься тщательным самоисследованием и борьбой с воображаемыми дурными наклонностями. Человек - существо здоровое, и достаточное, если он будет жить свободной естественной жизнью и немного сдерживать себя от излишних эксцессов.

При христианском же взгляде на жизнь, как на подвиг постоянного совершенствования, в начале пути сопряженный с тяжелой борьбой со страстями и в дальнейшем требующий постоянной самособранности сил, человеку необходимо хоть раз в году побыть некоторое время с собою наедине, не отвлекаясь постоянно наполняющей душу мишурой. Искать себе в это время рассеяния и развлечений значит намеренно ослаблять то настроение, которое необходимо в себе поддерживать. Если же желательно искать поучения, то во всяком случае времени покаяния и самоанализа соответствует не поучение на театральных подмостках, а у тех истинных христиан, которые могут научить, как постепенно очищать свою душу от житейской грязи и зреть собственные прегрешения не осуждая брата.

Не надо забывать, что стремление к рассеянию и самозабвению всегда имеет своим корнем печальное фарисейское самодовольство, настроение настолько гибельное в нравственном отношении, что, не поборов его, нельзя приблизиться к порогу Царства Божьего, иначе говоря - к той лестнице постепенного восхождения к духовному совершенству, которую представляет путь христианской жизни. Вот почему, кажется, что как бы ни решался принципиально вопрос о нравственном значении театра, для людей, не утративших истинно-христианского настроения, не может быть сомнения в том, что уж Великий-то пост, во всяком случае, - не время для зрелищ. И если мы идем на них, то по нашей человеческой слабости, потому что духовная жизнь так ослабела в нас, что нам тяжело духовное бодрствование даже в течение всего только сорока дней в году.

К. Т.

- [Главная] [Статьи] [Гостевая] [Ссылки] -